Воронья Кость (ЛП) - Лоу Роберт - Страница 60

— Уже не твой, — перебил Воронья Кость. — Хель взяла его, и возьмёт тебя, если мне не понравятся твои ответы, да прекратите это проклятое монашеское бормотание!

Последнее он проревел, обернувшись к распевающему Мургону; раздался звук звонкой пощёчины, Атли облизал костяшки пальцев и ухмыльнулся. Мургон неуверенно поднялся на локте, вытер губы, с недоверием разглядывая кровь на ладони. Мурроу озадаченно стоял, облокотившись на рукоять топора, ему совсем не нравилось то, что здесь происходит.

— Хоскульд, — повторил Воронья Кость и Олаф заморгал, словно впервые увидел юношу с разноцветными глазами. — Жертвенный топор Эрика.

— Хоскульд? — спросил он. — Откуда мне знать? Огмунд поймал торговца, и упустил его. Сын Гуннхильд и какое-то чудовище, похожее на Гренделя, мальчишка, которого он натаскивает, забрали торговца. А топор Эрика — всего лишь сказка для младенцев, таких как ты, — презрительно ответил Олаф.

Воронья Кость боролся со страстным желанием прирезать старика, особенно после ещё нескольких вопросов, но внезапно понял, что Олаф Ирландский Башмак ничего толком не знает, а Хоскульд либо попал в лапы Гуннхильд, либо мёртв. Он взглянул на гордого старика и призадумался; всё же надо удостовериться в этом полностью.

— Принесите вон те занавески, — и воины бросились выполнять; Мурроу косо глянул на него, и не сдвинулся с места. Когда воины связали старику Олафу лодыжки и начали поднимать его вверх ногами, перекинув занавес через потолочную балку, великан-ирландец прокашлялся.

— Я думаю, это неправильно и неразумно, — сказал он, и Воронья Кость обернулся, казалось, его разноцветные глаза излучают свет; те, кто увидели это, отшатнулись. Мурроу внезапно остро ощутил металлический запах крови, наполнивший комнату.

— Орм поступал также, — ответил Воронья Кость, это было правда, и Мурроу вынужден был подтвердить это. Но, тем не менее, Орм подвешивал людей не просто так, но этого Мурроу не сказал, ему удалось выдержать взгляд разноцветных глаз Вороньей Кости, пока тот не устал от игры в гляделки и не перевёл взгляд на раскачивающегося Олафа. Пропитанная кровью исподняя рубаха закрыла лицо старика, обнажая веретенообразные лодыжки, заляпанное исподнее и тощие, в прожилках, ноги. Мурроу поднял рубаху, чтобы взглянуть на сине-багровое лицо старика.

— Ты уверен, что ничего больше не хочешь мне рассказать? — заявил Воронья Кость, и старый Олаф, раскачиваясь и охая, лишь молча смотрел на него. Затем он задёргался и изо рта пошла пена, к нему тут же бросился светловолосый монах, но голос Вороньей Кости опередил его.

— Стоять, — зарычал он, и монах сначала замер, взглянул на юношу холодными серо-голубыми глазами, и направился к раскачивающемуся человеку, совсем не обращая внимания на Воронью Кость. В конце концов, он обернул к Вороньей Кости пылающее лицо.

— Опустите его, — сказал он. — Или он умрёт.

— Пусть сначала скажет правду.

— Он вообще не может говорить. Опустите его.

Мурроу отважился, и лезвие его топора просвистело так близко от Вороньей Кости, что на мгновение он подумал, что удар предназначается ему, но топор разрубил ткань занавески, и Олаф Кваран грузно рухнул, суча пятками. Воронья Кость гневно посмотрел на Мурроу, но решил пока не обращать внимания на его выходку. Но тем не менее, он ещё припомнит это.

Чернявый монах принялся всхлипывать и что-то бормотать на латыни. Гьялланди хлопал глазами и нервно покусывал костяшки пальцев, ошарашенный увиденным, такие ужасы не упоминались в героических сагах, которые он рассказывал.

— Письмо, — сказал он и Воронья Кость обернулся.

— Письмо, — повторил Гьялланди, указывая на чернявого монаха. — Этот хочет, чтобы аббат рассказал, что было в письме, прежде чем все они умрут.

— Что за письмо? — спросил Атли, и Гьялланди начал объяснять, но Воронья Кость зарычал на скальда, заставив того умолкнуть, и повернулся к Мургону. Позади него светловолосый монах стоял на коленях перед Олафом и бормотал молитвы.

— Так что в письме? — спросил он, и Мургон очнулся от своих молитв и разомкнул ладони. Он мягко положил ладонь на плечо чернявого монаха, стоящего на коленях и устало поднялся на ноги.

— Было некое послание, — сказал он, — связанное с тем, что вы ищите. Его принёс сюда Гудрёд, который назвался сыном Гуннхильд, королевы Ведьмы. Письмо было написано монахом на латыни, я перевёл его Гудрёду, и он ушёл восвояси.

Мургон умолк и заморгал, словно хотел отогнать кошмар ресницами.

— Мы сыграли в игру, — сказал он. — На куске ткани с маленькими фишками. Игра королей. Ты умеешь в неё играть?

Воронья Кость подумал, а не ударить ли аббата, и чуть подался к нему.

— Я умею играть, — прорычал он, но не на куске ткани с фишками, — так ты запомнил, что там было нацарапано? Рассказывай.

— И ты прикончишь меня? Всех нас?

Воронья Кость помотал головой.

— Нет, что ты, лишь те двое псов с мечами должны были умереть. Разве я поранил хоть одного монаха? Ну, хорошо, — тебе выбили пару зубов, не более. Я послушаю, что ты мне расскажешь и уйду, не причинив никому вреда.

— Dum excusare credis, accusas, — произнёс с горечью Мургон, и Воронья Кость повернулся к Гьялланди, который шёпотом объяснял Атли о письме и прослушал фразу. На миг скальд почувствовал, что мир наклонился, а пол исчез под ногами, когда кулак Вороньей Кости ударил его в лицо, принц ждал перевода, едва сдерживая ярость.

— Оправдываясь, уже обвиняешь себя.

Белобрысый монах медленно поднялся, будто испытывал муки из-за больных коленей.

— Святой Иероним, — добавил он, осенив крестным знамением хрипло дышащего Олафа.

— Он умрёт этой ночью или следующей, — сказал монах с укором, обращаясь к Вороньей Кости. — Просто умрёт, сам по себе.

Воронья Кость поймал себя на судьбоносной мысли, — он получил четыре корабля вместе с людьми, за то, что убьёт Олафа Кварана, и пусть он ни разу не ударил старика клинком, никто не станет обвинять его в этом. И он убедил себя, что всё это неважно.

— Он был Олафом Ирландским Башмаком, — хрипло отозвался Воронья Кость. — Для некоторых это веская причина для убийства. Да он же оскорбляет твоего бога, потому что всю свою жизнь был язычником, а теперь пытается влезть в вашу Христову Вальхаллу через щель в стене.

— Бог не может быть поругаем, — решительно возразил Мургон, и Воронья Кость рассмеялся, Гьялланди показалось, что в его смехе нет ни капли веселья.

— Над твоим богом нельзя не издеваться, — ответил он, и указал на чернявого монаха, который вытаращил глаза.

— Ты, — как тебя зовут?

Чернявому потребовалось три попытки, чтобы назвать этому ужасному юноше своё имя — Ноткер.

— Он из Рингельхайма, Священная Римская Империя, — сказал белобрысый монах. — Также, как и я. Меня зовут Адальберт.

Воронья Кость посмотрел на обоих, а затем на Мургона.

— Вот что я предлагаю, — сказал он, чувствуя что нужные слова сами слетают с его губ. — Ты Ноткер, и ты Адальберт будете доказывать, что вашего бога не существует. А ты Мургон, аббат, более праведный чем вы оба, и стоящий больше вас вместе взятых, — пусть доказывает, что бог есть. Если Мургон проиграет, он расскажет мне содержание письма, а вы двое умрёте. А если победит ваша пара, то я просто уйду с миром.

— Господь не может быть ставкой, — пробормотал Мургон и вздохнул. — Я и так расскажу тебе, что было в письме.

Гьялланди заметил выражение лица Вороньей Кости и всё понял.

— Post festum, — сказал он печально. — Periculum in mora.

— Что? — спросил воин за спиной Атли, но Гьялланди только покачал головой; нет никакого смысла объяснять всем, что Мургон опоздал на этот пир, а Воронья Кость пошёл новым курсом, гонимый ветром обманщика Локи.

Мурроу прочистил горло и смачно харкнул на залитый кровью пол, вложив в плевок весь свой гнев, всё что он решился выказать. Он знал, что Воронья Кость запомнит и это, но юноша промолчал. Напротив, он кивнул воину за спиной Атли, который высказывался против христианских священников по пути в монастырь.