Блаженны алчущие (СИ) - Шизоид Агнесса - Страница 78

Фрэнк заставил расслабиться напрягшиеся мускулы. — Я сам хотел здесь служить. И прошу тебя в моем присутствии говорить о Филипе немного более уважительно, что бы там ни произошло между вами. Он мой друг, и много для меня сделал. И вообще, нет нужды нам возвращаться к прошлому. Меня занимает будущее — как добиться, чтобы отряд Ищеек приносил как можно больше пользы. И я бы очень хотел, чтобы ты помог мне во всем разобраться.

Кевин смотрел на него, не говоря ни слова, так, словно Фрэнк ляпнул полную чушь. И чем дольше Грасс молчал, тем большим идиотом он начинал себя ощущать.

— Да уж, — процедил Грасс наконец. — Он много для вас сделал. Знаете, — добавил он после очередной паузы, — сперва я решил, что вы здесь столь же ко двору, как блаженная — в борделе. Но теперь поменял мнение — именно такого человека нам в отряде и недоставало. Здесь собрались почти все разновидности дураков — трусливые дураки, жадные дураки, похотливые дураки, подлые дураки и даже хитрые дураки. А вот прекраснодушного дурака еще не было.

Фрэнк почувствовал, как к щекам приливает кровь. Но ссориться не собирался, как бы Грасс ни старался. Тем паче, что подозревал, — в словах Кевина есть доля истины. Уточнил лишь: — Интересно, к какой категории ты относишь себя.

— Наверно, злобный дурак, — Грасс хмыкнул. — Но меня жизнь хоть чуток поумнеть заставила, научила, чего стоит дружба Картморов. А вот вам два года в Скардаг впрок не пошли.

Фрэнк приготовился ответить, когда на их стол упали две тени. Одна — небольшая, другая — тень великана. В ноздри шибанул густой, звериный запах.

Фрэнк обернулся. Старик и Крошка.

— Не знаю, млорд, приведется ли нам еще встретиться сегодня, али нет, — В длинных усах седого Ищейки застряли обеденные крошки. — Так что пока прощаюсь с Вашей милостью. Я бы с вами еще поговорил бы, да время нам с Крошкой идти и выполнять свой долг.

— Уж я ему язык-то развяжу, гаду, — осклабился Крошка, не обращаясь ни к кому конкретно. Злобная радость не делала его рожу приятнее.

— Вы очень кстати, — Кевин аккуратно вытер рот платком, как будто отобедал на аристократическом приеме. — Его милость вот только сейчас говорил мне, как любопытно ему было бы поприсутствовать на допросе с пристрастием.

На миг Фрэнк потерял дар речи. — Я… — Пока он лихорадочно соображал, как возразить, не оскорбив этих двоих, момент был упущен.

— Ну разумеется, млорд, — Старик был явно польщен. — Не хочу хвалиться, но никто не поведает вам всех секретов мастерства лучше меня. По молодости я три года проработал помощником мастера Фермана, старшего палача в Верфийском суде, и всегда я был у него на хорошем счету. Неподкупный и неумолимый, вот как он меня прозывал. А уж на этом посту сколько через мои руки прошло злодеев, не учесть. Это же тоже целая наука, алхимия, можно сказать! — Наставительно заметил он, подняв вверх указательный палец. — С превеликим удовольствием все вам покажу. Вам не помешает увидеть, как мы заставляем злодеев признаться в их злодеяниях.

Фрэнк не знал, как сказать этим людям, что их занятие ему глубоко отвратительно. Кевин его неплохо подставил. — Боюсь, я вам помешаю. Он бросил на Грасса гневный взгляд, и получил в ответ злорадную усмешку.

— Даже и в голову не берите! — утешил его Старик. — Ежели б даже и помешали, так что ж, этот Заяц уже никуда не ускачет. Но только ничуть вы не помешаете. Для нас с Крошкой это большая честь, да и для Зайца, ежели рассудить, тоже, хехе! Я буду одновременно и дело делать, и вас учить, когда все живьем видишь, оно доходчивее. Только накиньте поверх еще мой плащ, там холодненько.

От второго плаща Фрэнк отказался, хотя холодом на него уже повеяло.

Когда они уходили, Кевин выглядел весьма довольным собой.

…Дверь в подвал оказалась в холле, под лестницей.

Старик повернул ключ в замке, и один за другим они погрузились в затхлую тьму, пахшую сыростью, мочой и старой кровью. Фрэнк старался не дышать, ступая по скрипучей лестнице, но это не очень-то получалось. Перед собой он видел только широкую спину Крошки, который спускался первым, освещая им путь. Фонарь болтался в его лапе, заставляя тени метаться по стенам и потолку подобно неприкаянным душам.

Из черноты внизу донесся едва слышный стон. Фрэнк вздрогнул. Там их ждал человек, которого они будут мучить. — Увидите, как я ему впарю! — пообещал Крошка.

Ноги несли его вниз, ступенька за проклятой ступенькой.

IX. ~ Хесебен ан исе ~

I.

— Пытать — тут тоже надобно мастерство, млорд. А еще чутье надобно иметь, да, чутье. Понимать, что к чему, соображать. Кажется, пытка — чего проще, чем больше ему поддашь, тем лучше, да? Но пережать, млорд, так же дурно, как не дожать. Иной раз они вдруг как бешеные становятся — вопят и вопят, или начинают ахинею нести всякую, а у других глаза делаются пустые, что у твоих мертвяков, и ни слова, ни писка уже не выжмешь. И тут уж что ты с ними ни вытворяй, толку чуть, как с поленом работать. Сиди жди, пока снова в разум придет. Оно хорошо, конечно, что спешить нам обычно некуда, а все ж таки это лишнее. А то и помереть могут — тут надобно глаз иметь хороший, к кому какую пытку можно применить. И то иной раз не подгадаешь — был у нас один, здоровый парень, кровь с молоком, и двух десятков от роду нет, — и вот припаливаем мы ему пятки, слабехонько так для начала, — а он вдруг весь к-а-а-ак посинеет, глаза остекленели, так и окочурился. Видать, такова Божья воля была, чтобы он нас как бы надул.

Золотой луч рассекал полумрак подвала, проникая сквозь щель окна под потолком, зажигал полосу теплого света рядом с головой нагого мужчины, что скорчился на полу. Его руки и ноги были связаны, спина вспорота десятками ударов. Мужчину рвало, и Фрэнк дивился, как это его самого не выворачивает наизнанку.

— Первым делом, их надобно раздеть, — продолжал поучать Старик. Сейчас он сделал краткий перерыв в пытке, но и в самый разгар работы не переставал исправно доносить до Фрэнка секреты ремесла. — Лишившись тряпок, укрывавших его жалкую плоть, злодей чувствует, что он есть червяк, букашка, беззащитная перед гневом Божьим. А главное, надобно рассмотреть, нет ли на теле особой метки — родинки там странной формы, пятна какого. Ежели злодей запродал душу Темному Владыке, то он и боли почти не почувствует, и правды от него не добиться. Над таким надо шесть раз произнести очистительную молитву, и тормошить в три раза усерднее, а то толку не будет.

Фрэнк не знал, что отвратительнее — самодовольное спокойствие Старика или слюнявая, сладострастная ухмылка Крошки, в нетерпении тыкавшего рукоятью плети в раны жертвы. А может, гаже всего — он сам, человек, молча наблюдавший за мучениями другого, хотя все в нем требовало положить им конец. Значит, вон она, цена правосудия, цена истины.

— Вздергивай его снова, — велел Старик, передохнув, и Крошка, с легкостью подняв вялое, словно бескостное тело бандита, зацепил его связанные руки за крюк в потолке. Заяц повис как туша в мясной лавке, голова упала на грудь.

Фрэнк вздрогнул, когда плеть обрушилась мужчине на плечи. В ушах прогремело эхо воплей, которые только что здесь отзвучали, но у Зайца не оставалось сил кричать. Лишь распахнулся почти беззубый уже рот, сочащийся кровавой слизью, и выкатились из орбит глаза.

Жалость боролась в сердце Фрэнка с отвращением — человек этот успел признаться в нескольких убийствах и грабежах. Первым подвигом, о котором он поведал, было убийство и ограбление престарелой пары. Он совершил его в компании Барта Нечестивца, того самого злодея, в убийстве которого его сейчас и обвиняли. Заяц помог Нечестивцу ночью проникнуть в дом, где тот расправился с хозяевами, раскроив голову старику и придушив его жену, чтобы не кричала. Ни тени раскаяния не слышалось в рассказе преступника, он жалел лишь, что так и не нашел тайник, где старики хранили свои сбережения.

Признавшись в одном злодеянии, он не запирался и в отношении других, а перед тем, как потерять сознание в последний раз, взял на себя и вину за убийство Барта. Но кроме клички Нечестивца, ни одно другое имя не сорвалось с его уст. Послушать Зайца, так больше он в городе никого не знал и никогда ни с кем больше не работал.